Килиан, Кожитор, Платель, Эк, Вальц — лучшие БАЛЕТМЕЙСТЕРЫ И ХОРЕОГРАФЫ современности

АШТОН, ПЕТИПА, БАЛАНЧИН, БЕЖАР, ПЕТИ, ГРИГОРОВИЧ… ИМЕНА МАСТЕРОВ, СОЗДАВАВШИХ БАЛЕТНЫЕ ШЕДЕВРЫ ПРОШЛОГО, У ВСЕХ НА СЛУХУ. НО У КАЖДОГО ВРЕМЕНИ СВОИ ТАНЦЫ, СВОИ БАЛЕТМЕЙСТЕРЫ И ХОРЕОГРАФЫ

Иржи Килиан

Чешский танцовщик и хореограф Иржи Килиан пошатнул балетные устои еще в 1970-х годах. Вопиющая абстрактность, полная бессюжетность таких его работ, как «Симфония псалмов» на музыку Игоря Стравинского или танцевальный этюд «Дитя и волшебство» по мотивам малоизвестной оперы Мориса Равеля, сперва отпугивали публику. Килиан всегда выступал противником повествовательности, а балетной «речи» предпочитал язык — очевидное влияние семиотики, расцветшей пышным цветом как раз в те годы. В своих постановках Килиан прежде всего работает со смыслами, с концепциями, пытаясь найти той или иной философской фигуре умолчания ощутимую протоформу. Телесность мешает эмоции; танцорам, по мнению Килиана, следует абстрагироваться от своей земной оболочки и воспарить над плотью, сковывающей душу. В легендарной серии «Черно-белых балетов» на музыку Моцарта каждая звуковая метафора получает у Килиана предметное наполнение в виде как бы произвольного движения. Это танец, который умышленно не помнит о своей природе, отрицает свою физическую сущность.

Клеман Кожитор

Это совсем новое имя в балетной режиссуре. Клеман Кожитор громко заявил о себе в нынешнем театральном сезоне постановкой редкой оперы Жан-Филиппа Рамо «Галантные Индии», в которой больше танцуют, чем поют. Бывший видеохудожник Кожитор, известный узкому кругу знатоков своими работами о сибирских старообрядцах, совместил в новом творении барочную архаику с крампом — танцем, популярным в черных гетто Америки. Границы пролегают прежде всего в голове; это доказывает яростная, брутальная эстетика крампа, наложенная на знаменитую своей лирикой мелодию «Трубки мира», — неожиданное и в то же время единственно верное сочетание. Пафос социального месседжа уравновешен изящным кружевом партитуры. Интимность музыки и величественность новых смыслов, пассионарная толпа танцовщиков, двигающихся будто в трансе, и статичная миниатюрность певцов — этакий цивилизационный clash, лишний раз подчеркивающий гибридную суть искусства и одновременно абсурдность любых иерархий.

Ален Платель

Бельгиец Ален Платель стоит особняком в современном балете. Он одним из первых решился на радикальный жест — объединить академическое искусство с шумом улиц и практикой социально ориентированного перформанса. В молодости Платель работал в больнице Армантьера ортопедагогом, занимаясь с детьми-инвалидами театром. Позже он начал привлекать к участию в своих постановках самые разные группы людей, изолированных от общества в силу того или иного заболевания. Насколько этично романтизировать и эстетизировать пластику пациентов психиатрических клиник или просто пожилых людей, вопрос до сих пор открытый. Театр Плателя существует в сумеречной зоне между инклюзивностью и спекуляцией, однако хореограф позволяет людям, свыкшимся со страданием, сублимировать еже- дневные муки и стать участниками актуального художественного процесса. Зрители тоже вовлечены, ибо им не показывают через имитацию альтернативный опыт, а проживают его на сцене, делая маргинальное частью повседневного. Таким образом, через совместно испытанную боль, Платель объединяет норму и аномалию, добиваясь полноты и гармонии, которой за пределами театрального пространства наш мир, увы, лишен.

Матс Эк

Знаменитый шведский хореограф в последние годы отошел от дел, но этим летом вместе со своей женой танцовщицей Аной Лагуной помог труппе Парижской оперы воссоздать во всем блеске несколько одноактных балетов и культовую «Кармен». Стиль Эка, хоть и довольно повествовательный, близок также к театру абсурда и пастишу. В его спектаклях всегда находится место жестокой пародии, а драматичность часто соседствует с неприкрытым скепсисом в адрес святых для балетного мира героев — Жизели или Одетты. Чувствуется, безусловно, в творчестве Эка и значительное влияние кинематографа Ингмара Бергмана: интерес к сугубо интимистским сюжетам, вроде бесконечных сцен из супружеской жизни, экзистенциальное отчаяние, часто довольно клаустрофобная сценография. Эка любил танцевать Михаил Барышников, причем с возрастом он стал особенно органично смотреться в этюдах, сочетающих в себе поэзию неряшливого быта и прозу духовных исканий. Эк развенчал человека до живого организма, поэтому для него очень важна органика, жесты и движения, спровоцированные в первую очередь физиологией, нежели чувствами. Телесность как неизбежность — негласный девиз танца по Эку.

Саша Вальц

Недавно назначенная директором Государственного балета Берлина хореограф Саша Вальц продолжает после смерти своей легендарной соотечественницы Пины Бауш нелегкое и славное дело танцевального театра, в котором актерской драме уделяется столько же, если не больше внимания, чем собственно балетным па. Вальц — ученица основоположницы свободного танца Мэри Вигман, и это, разумеется, сказывается на стиле: отказ от конвенциональности и слияние с жизнью — характерная черта ее творческого метода. Типичный пример художественного видения Вальц — спектакль-бестселлер «Ромео и Джульетта», недавно реконструированный специально для Парижской оперы. В отличие от предшественников, например Рудольфа Нуреева, Вальц взяла за основу долгое время считавшуюся совсем не балетной музыку Берлиоза, а не, допустим, Прокофьева. В ее трактовке самой известной любовной истории в мире танец вторит хоровому пению. Хотя солистам Юго Маршану и Амандин Альбиссон хватает пространства для самовыражения, с наибольшей силой талант Вальц проявляется в ансамблевых сценах — психологическая филигрань при смене масштаба растворяется в концептуализме, мы смотрим не на страдающих индивидуумов, а на философские величины.

текст з и н а и д а п р о н ч е н к о